Попалась мне очень хорошая и точная статья свящ. Алексия Уминского.
Многое я вижу и у нас на приходе, а, судя по рассказам подруг из других храмов,нечто подобное и у них наблюдается.Не везде, конечно, но...
Итак, статья.
--------------------
Кажется, пришла пора поговорить о некоторых мыслях и идеях по поводу проблематики приходской жизни.
Действительно, люди, приходя в церковь, собираясь в общине, ищут главного. Прежде всего они ищут встречи со Христом, они рады вместе разделять Чашу. Конечно, священник, который руководит общиной, является для всех в этой общине авторитетом, и слово его проповеди и его советы на исповеди часто становятся определяющими для жизни многих и многих прихожан. Слава Богу, таких общин в Москве становится всё больше и больше. Люди, те, с которых эта община начинается, этот костяк общины, конечно очень дорожат тем, что в их жизни случилось.
Однако при этом человеческая натура такова, что она всё лучшее, всё хорошее пытается присваивать. Это очень часто бывает с талантами человека. Господь одарит человека каким-нибудь талантом, а человек пытается его присвоить — это моё, этого не касайтесь. Это бывает с отношениями между людьми — вот это мой друг, если он с кем-то другим начинает доверительно беседовать, меня тревожит какая-то собственническая ревность.
К сожалению, такое же самое чувство очень часто встречается в современных христианских общинах, которые вместо того, чтобы быть открытыми, доступными, привлекательными для людей, церковной жизни не знающих, церковной жизни никогда не вкусивших, не понимающих даже часто того, зачем нужна Церковь, кроме как поставить свечку и подать записочку, не знающих, что может быть в этой церковной жизни такого притягивающего и наполняющего жизнь, становятся закрытым обществом.
То же самое чувство эгоизма и собственничества начинает жить в общинах. Прежде всего проявление такой несколько искажённой общинной жизни — это отношение к священнику, отношение к руководителю общины, к духовнику. Здесь внутри таких общин тоже очень часто возникает ревность.
— Вот почему меня батюшка сегодня не исповедовал, а отослал исповедоваться к другому священнику?
— Почему этот прихожанин или эта прихожанка исповедовались по двадцать минут, а мне батюшка уделил всего три?
— А почему ко мне батюшка после исповеди был очень строг, а кому-то очень мягко и ласково улыбался?
Возникают определённые странные круги: первый круг близости к настоятелю, второй круг близости к настоятелю, третий круг близости к настоятелю, некие такие чуть ли не масонские, чуть ли не орденские круги посвящения в близости к духовнику.
Кто-то из какого-то круга горд тем, что он может батюшку навестить на дому, а другой круг — это те, кто может батюшке позвонить по домашнему телефону, третий круг — те, кто батюшку приглашает к себе на какие-то семейные даты, и так далее, так далее и тому подобное.
И все вступают тем самым в какие-то иерархические отношения и даже друг на друга начинают посматривать немножко свысока или с завистью, или с ревностью, — кто ближе. Это, конечно, проблема, которую, наверное, не избежала ни одна молодая община, потому что на самом деле болезни приходов все более-менее общие, и эта характерна для молодых приходов.
Следующая проблема прихода: братие, хорошо нам здесь быти, сделаем себе такие-то кущи, но никого другого в эти кущи мы не допустим. И поэтому бывает, что вот, всенощное бдение, Божественная литургия, приходят прихожане в храм, друг с другом все целуются, обнимаются, проявляют такую замечательную братскую христианскую любовь, апостольскую любовь друг ко другу. Но стоит зайти в эту общину человеку новому, человеку, никому не знакомому, на него так посмотрят горделиво-презрительно: что он за человек? что ему здесь надо? не хочет ли он войти в наше элитное общество особо приближенных ко Христу? не хочет ли и он тоже быть среди нас, которые как “живые камни” строили этот замечательный дом Божий, втесаться в наше прекрасное устроение? — Нет.
И здесь человека очень часто холодно и гордо, но очень интеллигентно поставят на своё место, дадут ему понять, что он здесь не приживётся, что вход здесь по особым приглашениям, которые высылаются в специальных конвертах на мелованной и гербовой бумаге, только для самых-самых. И человек, конечно, уйдёт из храма.
Я никогда не забуду тот случай, который произошёл в моей собственной общине. Я её, слава Богу, как-то сразу почувствовал, эту опасность, и отнёсся к ней, может быть, даже слишком болезненно и резко, потому что понимал, что если вдруг наступит такое заболевание в общинной жизни, если это станет нормой, когда людям будет хорошо только с самими собой и каждый новоприходящий будет чужим, то это будет смерть для общины и Христос от нас просто уйдёт.
Я это нашёл на нашей пасхальной трапезе, куда мы обычно (так у нас заведено было всегда) приглашаем всех людей, пришедших в храм. А на пасхальную трапезу приходит очень много людей, которые не являются членами нашей общины. Часто приходят люди, которые впервые пришли в храм, и те, которых привели какие-то знакомые и знакомые знакомых, чтобы и те порадовались нашей христианской радостью, чтобы каждого из них свет Христовой истины возродил (не совсем хорошо это слово), чтобы Христос уловил их Своей любовью, как вот Апостолы уловляли в сети человеков.
Пасхальная трапеза готовится всегда самими прихожанами, и там, конечно, хороший стол, с любовью приготовленные блюда, на столах стоит вино, — разговение.
И вдруг я захожу на трапезу и вижу, что есть места в нашей трапезной, где помечено: занято, занято, для своих, и даже написано по именам, чьё место где. И вдруг я понял, что в нашей общине произошло что-то ужасное. Что слово Христово, Евангельское слово, которое звучит о том, что когда ты будешь зван кем-то, займи последнее место, чтобы не случилось так, чтобы хозяин пира тебе сказал… Вот это слово не было соблюдено.
Наши прихожане по-человечески действительно всё правильно рассудили: мы трудились, можно сказать, от первого часа, а те пришли только в одиннадцатый, и им то же самое? и они будут вкушать то же? насладятся того же пира веры, что и мы, которые трудились и принесли все труды? и мы тут готовили, и мы тут на службах стояли, и мы тут на клиросе пели, и вот придут какие-то — опять-таки это слово — чужие люди и займут наши места, а нам места не хватит?
И вот я вдруг понял: Господи, ведь только же что была Страстная неделя, и в эту Страстную неделю пелись песнопения как раз о том, как Христос умывает ноги Своим ученикам, о том, что кто хочет быть из нас первым, будь всем слугой. И вдруг эти слова оказались совершенно неузнанными и неуслышанными, а самое главное — это то, чтобы сесть за трапезу. И опять-таки со своими; со своими дорогими любимыми людьми провести вот такой семейный праздник. То есть общение Христово превращается в узкое семейное торжество, которое закрыто для всех остальных. Но семья Христова обнимает весь мир, поэтому, конечно, когда я это увидел, я был очень этим расстроен, мягко говоря; это и дало мне повод поговорить всерьёз с нашими прихожанами, с нашей общиной, чтобы разбить такой стереотип.
Когда-то я, находясь в компании христиан, — это было очень много лет назад, ещё во времена брежневские, когда мы собирались по домам вместе после службы, читали Евангелие, обсуждали Евангелие, — услышал, как один из участников сказал замечательную фразу: Мы, христиане, должны быть всё время как на сквознячке, нам не должно быть удобно в храме.
И даже когда мы приходим в храм и нам там со всеми хорошо, нам никогда не должно быть так хорошо, чтобы сказать: так нам хорошо, что нам больше никого и не нужно. И всё время мы должны быть на сквознячке, всё время в таком состоянии, что двери и окна должны быть открыты, чтобы они были открыты для каждого, кто хочет сюда войти. Вот как на апостольской трапезе — место Христа за столом после Воскресения Христова ведь никогда не занималось. Оно всегда было для Него готово. Оно так же должно быть уготовано для всякого человека, который приходит, его надо принять, как Христа, как христова.
И самое главное — чтобы община не заразилась этими болезнями. Их, наверное, ещё можно перечислять много и много, но вот эти, мне кажется, самые основные, это такие вещи, на которые надо обязательно обращать внимание, и не только священнику, конечно, не только предстоятелю и духовному отцу, который эту общину вокруг себя организует — не вокруг себя её в конце концов организует, но вокруг Христа и вокруг Евхаристии, — но и каждому человеку, который приходит в храм и становится членом общины, это очень и очень полезно знать. От этого надо уберегаться и истреблять в себе эти, скажем прямо, фарисейские чувства.
Бывает и так, что человек, ища религиозной, церковной жизни, ища общину, ставит перед собой целью не придти ко Христу, не войти в церковную жизнь, а зацепиться за какое-то известное имя. Есть даже и в Москве действительно авторитетные, действительно известные священники, которых иногда шутя называют “виртуозы Москвы”; имена их у всех на слуху. И люди приходят в храм не ко Христу, а вот именно хотят зацепиться за такого известного священника, чтобы потом можно было бы сказать всем остальным: “а вот какой батюшка у нас в приходе.., а вот я у кого окормляюсь.., а вот в каком я приходе состою…”.
Тогда такой священник, даже может быть иногда и невольно, действительно становится своего рода брендом, и его слова перетолковываются, его слова разносятся, его именем запечатлеваются всевозможные действия других людей: “а вот наш батюшка так сказал…”, и даже в Патерике описан случай, когда к одному очень известному духовнику, очень известному старцу пришли люди с тем, чтобы с ним побеседовать, чтобы от него узнать что-то такое важное и серьёзное.
И вдруг старец их не принимает, этих людей. И келейник его спрашивает: “Отче, почему? Ты всегда открыт для всех, к тебе приходят многие люди, ты каждому уделяешь внимание и любовь. Почему этим людям ты не хочешь уделить любовь? почему ты не хочешь ответить на их вопросы? почему ты им не хочешь послужить?”.
А старец говорит: “Эти люди — торговцы”. Торговцы не в смысле их профессии, а в том смысле, что они пришли за тем, чтобы, услышав от старца некое премудрое слово, начать этим словом торговать, разносить его по разным местам: “а мне старец сказал.., а мне вот что старец сказал”.
То есть получается так, что уже сам человек свой собственный личный авторитет, свою личную духовную жизнь как бы умножает на авторитет старца и тем самым возвеличивается в своих собственных глазах. Ну и после этого, конечно, следует такое: вода, освящённая в нашем храме, самая святая, причастие, которое я получаю из рук “моего” батюшки, самое благодатное, исповедь у нашего духовника… — я услышал такое слово: “духовник наш (на исповеди), как пылесос”, грехи вытягивает, как пылесос.
Действительно, просто реклама пылесоса: “Tefal, ты думаешь о нас”. — Получается действительно, что батюшка становится брендом, как хороший пылесос, таким духовным пылесосом. Такое отношение, конечно, и приходскую жизнь каким-то образом меняет, и если получается так, что священник ещё достаточно молод и не очень твёрд сам, то очень легко может поддаться такому возвеличиванию своего собственного имени, и таким образом может поломаться и жизнь самого священника. Потому что не только “каков поп, таков и приход”, но бывает и наоборот: каков приход, таков и священник.
Приход действует на священника, священник начинает воспринимать такое обожательное, почитательное отношение к себе как норму, и что происходит? Происходят грустные вещи.
Священник начинает властвовать над приходом. Считает, что его слово не просто закон, а даже и истина, что он никогда не ошибается, что он имеет право требовать себе полного и абсолютного послушания, как в монастыре, например. Это известное явление, которое называется младостарчеством. К сожалению, мы не можем сказать, что наша сегодняшняя церковная жизнь, наше сегодняшнее церковное общество свободно от этой болезни. Увы, это младостарчество процветает, и тогда приход становится тоталитарным — страшное слово, не хотелось бы его называть — но такой приход имеет все признаки секты: он становится закрытым обществом, священник становится абсолютным лидером, все прихожане считают себя особо избранными по отношению ко всем другим — возникает этакая элитарность. И благодатная жизнь внутри общины представляется по отношению к другим общинам, по отношению даже ко всей Церкви какой-то наиболее очевидной и наиболее ярко выраженной в духовном смысле.
И из этого происходят, конечно, и духовные болезни, и духовные искажения, и очень часто просто психические заболевания. Потому что на такое явление особенно падки люди, у которых вообще не совсем ровная нервная система, которые склонны к личной амбициозности, к истериям. А как известно, эти люди наиболее легко управляемы, наиболее легко поддаются определённому авторитарному воздействию. И конечно, это грустно и, к сожалению, тоже является одной из проблем приходской жизни.
Что ещё может произойти, когда батюшка становится брендом? Конечно же, человеку хочется похвалиться тем, какое благодатное внимание батюшка оказал ему на исповеди, какие он изрёк ему слова, какую науку он ему преподал. Поэтому здесь происходит элементарное разглашение тайны исповеди.
Почему-то считается, что тайну исповеди должен хранить только священник. На самом деле тайна исповеди — тайна для всех. Твоя духовная жизнь — это тайна, её разглашать нельзя. А вот тут происходит настоящая торговля — то, о чём я уже сказал до этого, — настоящая торговля словами священника. И считается, что если батюшка сказал это мне, то это является законом для всех, и поэтому человек, исходя из того, что священник ему сказал, имеет право назидать, учить, требовать от других именно того, что сказал священник.
Если священник — это бренд, священник, прошедший такую малую приходскую канонизацию, местный чудотворец, то тогда его слово соответственно как бы закон для всей Церкви. И тот, кто этого не слушает, тот просто враг, тот становится нашим врагом, и тогда люди отворачиваются друг от друга, иногда в таких случаях даже рушатся семьи, известны такие случаи, когда несогласие одного из членов семьи со словами священника может довести до разрыва семьи.
Всё, о чём здесь говорилось, можно назвать словом болезнь. И болезни приходской жизни, как и прочие духовные недуги, могут исцеляться пристальным вниманием к Слову Божию и глубоким, искренним, сердечным покаянием, которое зарождается в нас через приобщению к этому Слову.
Протоиерей Алексий Уминский
